Более 25 лет я знаком с этими реками. Там водятся все породы северных рыб. Изредка попадаются осетры и сомы, весьма крупные, доходящие до 10 пудов весом, которые заходят в эти реки из Ладожского и Онежского озер. Кроме этих пород там попадается еще и особая — это что-то вроде форели, которая носит местное название торпа.
На письмо мое в редакцию нашего журнала, в № 5 за прошлый год, с просьбой сообщить о местах ловли вблизи Петербурга — Гатчины, откликнулся один лишь П. А. Дмитриев, петербургский удильщик, который в своем подробном письме указал мне на озеро «Орлино», по Варшавской жел. дор., богатое всякой рыбой. И вот, благодаря любезности и чисто товарищеской услуге Петра Артемьевича, с которым я вскоре познакомился и не раз встречался в Орлино, я мог, хотя не часто и без особого успеха,— поохотиться на любимых мною лещей.
Об озере Орлино я слышал еще от С. А. Мотева, к которому рекомендовал мне обратиться барон П. Г. Черкасов. Моя первая поездка туда была 25–26 апреля,— уж очень хотелось после долгой томительной зимы уйти подальше от городской жизни, со всеми ее дрязгами, хотелось хоть денек-другой провести где-либо на берегу глухого озера или реки.
И вот утром 25 апреля, забрав свои новенькие снасти, я мчался по Варшавской железной дороге, до платформы Строганово, откуда надо было ехать до села Орлино на лошадях.
В кармане у меня лежало письмо к регенту хора Орлинской школы Т. А. Гордееву — страстному удильщику, данное мне дьяконом Гатчинского монастыря, тоже большим любителем уженья. Наняв тарантас и взгромоздившись на него со всеми снастями, отправился я в Орлино. Дорога была очень живописна, день выдался чудесный: яркое солнце не только светило, но и пригревало землю, и под его теплыми лучами заметно набухали почки на кустах и деревьях и пробивалась, на лугах зеленела молодая сочная травка, а кое-где проглядывали и первые весенние цветы.
Высоко, высоко в небе звонко заливался жаворонок, приветствуя шествие весны и со всех сторон неслось пение птиц, радостно порхающих по кустам…
На душе было так легко, так отрадно, а впереди рисовались заманчивые картины уженья,— вместе с природой ликовала и душа. Но вот и Орлино. Большое село, с белой церковью, красивыми дачами, вот школа, а в нескольких шагах от нее и само озеро… Тихое, спокойное, с весны полноводное, окаймленное чуть начинающими зеленеть кустами и деревьями,— оно манило к себе рыболова.
Тимофей Алексеевич сидел уже на озере, но на громкий зов из школы откликнулся и скоро вернулся. Это был невысокого роста, крепкий и коренастый, средних лет мужчина, без ноги, которую потерял уже несколько лет от ушиба при падении, катаясь на коньках. Славное и симпатичное лицо его, приветливые глаза — располагали каждого. Познакомились. Через полчаса уже сидели за самоваром у открытого окна в классе школы, и я, с большим интересом, слушал рассказы Тимофея Алексеевича об озере и об уженьи.
Выросший на озере, страстный рыболов — он знал его великолепно. Озеро в длину до 6 верст, шириной до 1,5, глубиной от 3–4 аршин и местами — до 4 сажень. Берега частью заросли камышом, частью песчаные; дно илистое, но попадается и каменистое и песчаное.
Из пород рыб, обитающих в озере, в изобилии водится лещ, плотва, красноперка, щука, окунь, карась, ерш, пескарь, налим, елец, уклейка, попадается и угорь. Больше же всего леща, ерша и окуня; совершенно отсутствуют почему-то язь и линь. В прежние годы рыбы было гораздо больше, но всю ее повыловили сетями, и только с прошлого года новый владелец озера, князь Васильчиков, разрешает ловить только на удочки. Лет 10–15 тому назад на удочку попадались громадные лещи, фунтов до 10, а теперь лещ в 6–7 фунтов большая редкость; на дорожку и на жерлицы ловились щуки до пуда весом и окуни до 3–4 фунтов, в настоящее же время — таких великанов уже нет…
Тимофей Алексеевич любезно звал всегда приезжать к нему; у него было удобно во всех отношениях — сам страстный удильщик, он знал и места, и время клева и всегда в этом отношении был настоящим джентльменом; у него всегда имеются лодки, живцы, прикормки, насадки — вообще, все, что требуется удильщику. Напившись чаю и закусив, сопровождаемый до лодки Тимофеем Алексеевичем, я отправился на рыбалку. Время было для рыбалки еще плохое,— слишком рано — не нагрелась вода,— но хотелось посидеть в лодке и потаскать хоть мелочь, да, главным образом, познакомиться с озером.
Проехавшись вдоль по озеру, я встал за «Мишкиным носом», на глубине до 3,5–4 аршин, и на маленькие удочки начал потаскивать мелочь. Весело шел крупный ерш, попадались окуни (до 1/4 ф.) и изредка пескари: другая рыба не брала, да я и не ждал — время было не такое. К вечеру у меня оказалось порядочное количество мелочи, и приехавший навестить меня Тимофей Алексеевич сказал, что выбранное мной место хорошее, что летом здесь будет отлично брать лещ. Вечер провели за самоваром в задушевной беседе, говоря, конечно, исключительно про нашу любимую рыбалку; потом я лег отдохнуть, но рано утром снова отправился на ловлю. Утро стояло очень холодное — всего 1 градус тепла, сидеть в лодке было неприятно, руки коченели, и всего пронизывала легкая дрожь. Клев был гораздо хуже,чем вечером, и я обрадовался, когда Тимофей Алексеевич предложил мне попробовать половить на дорожку. Распустив шнур до 80 ярдов с легкой рыбкой — синий «фантом», — мы поехали за деревню Симаньково, держась ближе к берегу. Вскоре зацепилась щучка, фунта на 2, а затем и другая — немного покрупнее, после поимки которой, из-за моей небрежности, я лишился «фантома», а на другую вертушку — канадскую ложку — клева не было.
Результатом своей первой поездки я остался доволен: осмотрел озеро, получил все нужные для меня указания, условился насчет приездов, да и, кроме того, повез домой пару щучек, полторы сотни ершей, три десятка окуней и пескарей. Вторая моя поездка была 11–12 мая.
За вечернюю и утреннюю зорю, ловя уже с привадой (гречневая каша и пареный горох с овсом), я взял два десятка мелких лещей и, кроме того, несколько красноперок, не считая прочей мелочи. В последующие же приезды улов мой лещей увеличивался и дошел до 65 шт. (30-го июня), но крупнее 2 ? ф. не было, а чаще попадались от 0,5 до 1 ф. Причина этого, я думаю, главным образом та, что я ловил урывками и не мог засыпать приваду ежедневно; приезжал я только тогда, когда позволяла мне служба, не считаясь с погодой, и часто очень неудачно — в холодные и ветреные дни; кроме того, прошедший сезон для удильщиков повсеместно был неудачен; весна стояла очень холодная, все запоздало, и нерест лещей вместо обычного его окончания в начале июня закончился лишь 27–28-го. За восемь поездок (с 11 мая по 3 июля) я взял всего 210 лещей (собственно говоря — подлещиков) и могу сделать все же кое-какие выводы и заключения. Лучше всего брать леща за «Мышкиным носом», недалеко от камыша, на глубине 3,5 аршина, с илистым дном.
За вечернюю и утреннюю зорю я высыпал до 10–12 фунтов привады, состоящей из гречневой каши, пареных гороха и овса, а иногда и макухи (жмыха), одолженной мне П. А. Дмитриевым; сыпал не сразу все, а горстями, во время уженья. Ловил большей частью со дна, хотя нередко лещ брал вполводы.
Насадкой чаще был выползок — на него шел лещ охотнее всего; кроме того, ловил на земляного, навозного и мучного червей. На горох и хлеб ловить пробовал, но без всякого результата. Ночью клева не было.
Лучший клев леща бывал с 3-х до 5 и с 9–10 часов утра, при ясной, тихой погоде; при ветре же — совсем плохой утренней зарей — лучше, чем вечерней. Клев бывал периодами, очевидно, подходила стайка и начинала кормиться,— тогда поклевки шли одна за другой, и частенько брало на все три удочки. Снасти у меня были специально на лещей: удилища стычные, легкие, 6-ти аршинные, темного бамбука, катушка «эксперт» и 036 N, леса «Borks» № 4 и «Геркулес» № 7, поплавки — из пера, длинные, груз — сквозная оливка, подлески из жилковых поводков, самые тонкие, в 2 ярда длиной, крючки «снэккъ-идеаль» и «капитан Гамильтон» (Бр.Гарди) №№ 7–8.
Поклевки леща были различны, но чаще всего очень вороваты (о чем упоминает в своих записках И. Т. Плетнев): иногда бывало чуть заметное шевеление поплавка и больше ничего, момент засечки было трудно определить. Временами же поклевки бывали типичными лещовыми: длинный перяной поплавок качался, ложился на воду и, полежав некоторое время, снова поднимался и быстро шел в сторону;в этом случае промахов не было. Помню утро, когда в продолжение 1,5 часа беспрерывно брал лещ, но так искусно склевывал червя, что засечь его было очень мудрено. Энергичный и верный клев был на мучного червя, но, к сожалению, его у меня было очень мало, и ловил я на него всего один раз. Вместе с лещом шла (но не часто) красноперка — удивительно красивая и сильная рыбка, а также и крупная плотва, почти до 1 фунта весом. Охотясь специально на лещей, я не пробовал ловить на живца, хотя по рассказам и по охотам Тимофея Алексеевича знал, что щука и окунь брали очень охотно на мелких ершей. Проезжая по озеру, иногда распускал дорожку — попадались щуки, но не крупные.
Местные рыболовы: Т. А. Гордеев, П. П. Филатов, а также и многочисленные приезжие, и в их числе П. А. Дмитриев, Гатчинский отец дьякон и регент Кирасирского полка — ловили в этом году тоже без особого успеха; П. П. Филатов, каждое лето живущий в Орлино и все свободное время проводящий на озере, уверяет, что с каждым годом клев леща делался все хуже и хуже и тому, что было лет 7–10 назад и помину нет. Но все же Павел Павлович подсиживал-таки крупного леща и его улов, плохой в количественном отношении, бывал частенько много лучше, чем у других — по качеству; так, например, я видел в его садке лещей — один раз фунта на 3, другой раз фунтов на 5. Но, насколько мне это известно, поимки эти были всего два раза за лето.
Удачнее других ловил лещей и П. А. Дмитриев. К сожалению, осенью мне не пришлось побывать в Орлино, а тогда-то и был настоящий лев леща и результатов ловли я не знаю. Уверен, если бы заняться систематически и серьезно (а не наездами) уженьем леща, хорошо выбрать места, обильно их запривадить — то и результат будет иной. Но судьба часто бывает такова: довольствуйся малым!
Во всякой случае, лучшие мои охоты в сезоне 1913 г. были на Орлинском озере. Бывало, чуть светает, над озером туман,— в кустах чирикают проснувшиеся птички, в парке еще заливается соловей, а я уже в лодке за «Мышкиным носом»… Тихо. Озеро будто заснуло… будет клев! Засыпана привада, заброшены удочки, ждешь клева.
В траве начинает бить щука, резвится мелочь на поверхности, в густых камышах покрякивает утка. Не спускаешь глаз с поплавков. Вот один зашевелился, лег, лежит… Бесшумно подвигаешь к себе подсачек (на всякий случай), затаив дыхание, следишь за лежачим поплавком… но вот он медленно поднимается и идет в сторону. Легкая подсечка, тоненький конец гибкого удилища гнется, и привычная рука чувствует попавшуюся рыбу. Большей частью лещ идет спокойно, покорно всплывая и вваливаясь в подсачек. Но зацепившаяся красноперка или крупная плотва сильно сопротивляется и сдается не сразу.
Окинешь взором озеро — то тут, то там виднеются лодки удильщиков; по праздникам их особенно много, но озеро велико и места хватит всем! Взойдет солнышко, начнет припекать — пора и сматываться… Отдохнешь, закусишь, поболтаешь с Тимофеем Алексеевичем — заядлым щучатнинком, и снова на рыбалку! А ночью растянешься, усталый за день, на душистом сене, в классе, около грифельной доски и парт, и засыпаешь под щелканье и свист соловья, доносящихся из парка сквозь открытое окно… А перед глазами мелькают поплавки, мерещится треск катушки, слышатся всплески крупных лещей…
Чудные воспоминания,— ими живешь всю долгую зиму, ожидая с нетерпением весны, когда снова увидишь милое озеро и снова будешь сидеть в лодке у камыша, терпеливо поджидая лещей. Товарищи по страсти поймут меня, неправда ли?!
Журнал «Рыболов и охотник», книга 2-я, 1914 г.