Ленинградский вокзал. Середина зимы. Замерзшая Москва. Суббота, 6 часов утра. До отправления электрички «Москва–Тверь» десять минут. Поезд ранними, но многочисленными пассажирами берется штурмом в момент прибытия его из депо и очень быстро заполняется битком. За три минуты до отправления можно только втиснуться в тамбур, – если повезет...
Ленинградский вокзал. Середина зимы. Замерзшая Москва. Суббота, 6 часов утра. До отправления электрички «Москва–Тверь» десять минут. Поезд ранними, но многочисленными пассажирами берется штурмом в момент прибытия его из депо и очень быстро заполняется битком. За три минуты до отправления можно только втиснуться в тамбур, – если повезет...
Выезд зимних рыбаков на Истринское водохранилище — это единовременный порыв огромного количества мужского населения Москвы как можно раньше занять свободное место на льду водоема, или, как выражаются рыболовы, «застолбиться», прикормить лунки и с замиранием сердца ждать заветного подъема сторожка. Чужих в поезде нет. Все пассажиры — единое братство, носящее гордое имя «рыболовы». Кто успел ворваться в вагон первым, занимает сидячие места на скамейках, кто опоздал — не беда. Рыболовный ящик или складной стул — обязательный атрибут каждого зимнего рыболова, так что в вагоне сидят почти все. Минут через десять после отправления поезда рыбаки начинают собираться небольшими группами.
Стоило только кому-то сказать волшебные слова типа: «Я в прошлый вторник на Нудоли сидел на трех метрах…», как вокруг рассказчика образуется компания, и кто-то уже делится своим: «А я в среду левее был, у камыша. Там густера…» И пошло, и поехало! Петровско-Разумовское. За окнами темень и мороз. В вагонах — жара. Рыбаки скидывают с себя куртки, бушлаты, группируются по интересам. В четвертом вагоне у второго окна собрались знатные «лещатники», которые едут на Пятницу. Тут свои разговоры. Кто-то заголяет локоть, показывая размер леща, выловленного в прошлые выходные, другой хвастается новенькими серебряными мормышками. В пятом вагоне едут «жерличники».
Тут локтями рыбу не мерят. Руки разводят, сколько позволяет свободное пространство. Главный здесь — Павел Елиозович. Или — Елы-Палыч, как его величают товарищи-рыболовы. Он один занимает пол-лавки, а голосом перекрывает не только общий галдеж в вагоне, но и стук вагонных колес. Спорить с ним — гиблое дело. Был случай, когда один из рыбаков, сидевший напротив, не знакомый с Елы-Палычем, похвастался новой сверхпрочной леской. Мол, 0,1 миллиметра, а выдержит и пятикилограммовую щуку.
Павел Елиозович взял у незнакомца катушку, намотал кончик лески на указательный палец и отдал бобину хозяину. Потом встал, вытянув палец вверх и попросил рыбака сильно потянуть за леску. Палец у Елы-Палыча только начал краснеть, как леска оборвалась. «Дрянь леска. Не выдержит и килограмма», — констатировал Павел Елиозович, усаживаясь на место. Ховрино. В шестой вагон с пустынной и заснеженной платформы втискиваются два известных московских рыбака: Синицын и Вахрамеев. Для них место в тамбуре всегда найдется.
Рыбаки вздохнут, животы подберут, но товарищей с ящиками и коловоротами на платформе не оставят. С ними и дорога веселее и рыбалка удачливей. Химки. По вагону, аккуратно переступая через ящики и протянутые ноги, обутые в бахилы, валенки и дорогие импортные утепленные сапоги, двигается мужичок: «Мотыль! Мотыль! Крупный, мелкий, чистый, грязный. Свежий, не очень свежий, и с запашком. Для любителей!» Этого мужичка никто не толкнет и не крикнет: «Куда прешь?» С уважением пропускают. И берут мотыля. Мотыль на зимней рыбалке — первое дело! Особенно если он крупный, чистый и живой, словно только что поднятый со дна реки.
«Федя! — крикнут ему. — Кешка вчера как съездил?» Федор остановится, деловито и неспешно завернет мотыля в марлю, упрячет в коробочку, присядет на чей-то услужливо освобожденный ящик и, покашливая в воротник потертого бушлата, расскажет, как вчера Кешка из Марьиной Рощи отловился на Чернушке, сколько было хвостов и чем прикармливал. Сходня. Тамбур последнего вагона. Здесь сидят на своих ящиках те, кто едва успел на отбывающий поезд. Сидят счастливые, потому что успели. Ведь следующая электричка до Солнечногорска пойдет через час с лишним.
За это время рыбаки с первой утренней электрички успеют не только добраться до Истринского водохранилища, но и насверлить лунок на уловистых местах, и даже «прикормиться». Опоздавшим придется час, а то и пару часов поскитаться по водохранилищу, чтобы найти свободное пространство на водоеме, где нет рыбаков, а подо льдом есть рыба. В тамбуре сигаретный дым зависает синевой над головами. В мутные стекла дверей пробивается рассвет, а в руках пассажиров появляются пластиковые стаканчики.
Из фляжек разливается первая доза утреннего аперитива. И тут уже встанет с ящика, набитого удочками и походной снедью, какой-нибудь приятный бородач в меховой шапке и произнесет тост: «Вот за что я люблю рыбалку? За то, что утром встречаешься с друзьями. А впереди — еще целый день. И будет общение, будет клев. И, вот это, да-а!..» Под одобрительный гул собравшихся разворачивается фольга, а в ней черный бородинский хлеб с салом. И головка луковицы режется на несколько частей. Из маленькой стеклянной баночки достаются хрустящие соленые огурчики, а вареные яйца, тугие и твердые, освобождаются от скорлупы над вчерашней газетой.
Разговор становится громче, а размеры улова в правдивейших историях компаньонов подбираются к нереальным. Люди понимают друг друга с полуслова и улыбаются: «На одного мотыля, слышь, не меняя, семнадцать штук вытащил. Граммов по четыреста. Спроси у Гришки, если не веришь. Он во втором вагоне едет…» Или: «Только лунку просверлил, решил глубину проверить. Мормышку голую опустил на дно, потом сматываю леску, и вдруг как долбанет что-то. Подсекаю. А глубина — метров десять. Тащу, тащу. Вытаскиваю — судак на кило триста!» А сосед, заливаясь тонким смехом, ему: «Сам ты — судак! Ты ерша тогда поймал, с палец!» Крюково. В Крюково двери электрички гостеприимно впускают «второй эшелон» рыбаков. Крюковских. Или зеленоградских. Эти позволили себе поспать на час больше московских.
Хоть и полна электричка, можно сказать — «под завязку», места, однако, находится всем. В четвертом вагоне Михалыч по-хозяйски протискивается в самую середину. Бас его слышен по всему вагону. Ему за шестьдесят. Рост — под два метра. Коловорот в его руке выглядит чуть ли не штопором для вывинчивания пробок из винных бутылок. За ним следует невысокий рыбачок в красной куртке — его жена Татьяна. Весь вагон почтительно затихает в ожидании услышать очередные рыболовные байки. Сомневаться в правдивости его рассказов не рискует даже молодежь. Ведь Михалыч известен не только раскатистым голосом и увлекательными историями, но и огромными кулаками, размером с голову среднестатистического рыболова, тем более одетую в меховую шапку.
Поварово. На платформе — никого, а из открытых дверей на снег аккуратно выставляются пустые бутылки. Самое время подточить ножи коловоротов или пройтись наждаком по затупившимся крючкам. Производится последняя проверка снастей. Часть пассажиров дремлет. Подсолнечная. Электричка подходит к платформе. Рыбаки, расталкивая заснувших товарищей, взваливают на себя ящики и, опираясь на пешни и коловороты, двигаются к тамбурам. Поезд останавливается и из открывшихся дверей вываливается тысячная армия в бушлатах и валенках. Тут же большинство закуривают, и над платформой поднимается дымное облако. Толпа трогается в сторону привокзальной площади к автобусам. На ходу рыбаки разделяются по группам и выбирают свое направление.
Ближайший к станции автобус — на Лопотово. В него загружается небольшая группа — человек тридцать. Соседний автобус — до Якиманки. Здесь уже общественный транспорт берется приступом, но все равно места хватает всем, и автобус уезжает. Самое заветное место на Истринском водохранилище — Пятница. Тут одним автобусом дело не обходится. Первая партия счастливчиков, кто пошустрее, уезжает. Остальные ждут отправки дополнительных рейсов. Их бывает два или три. Через полчаса привокзальная площадь пустеет, и о недавнем нашествии напоминают только батареи пустых пивных бутылок, оставленных около мусорных баков и шелуха от семечек на утреннем снегу. Рыбаки скоро будут на льду. Берегись, рыба!
Материал опубликован в мартовском номере 2014 года